Рождение державы - Страница 122

122

Решением покинуть родовые земли и отправляться за море строить новое княжество старики были огорчены, особенно теща, но было видно, с каким уважением на меня смотрят и тесть, и шурин. К концу вечера решил сгладить неприятный поворот в общении и приступил к подаркам. Вытащил золотые украшения с драгоценными камнями, которые Ицхак доработал для меня и моей будущей супруги, и решил разделить на всех. Тесть и шурин получили по перстню, теща и невестка – сережки, сестричка получила один из гарнитуров – рубиновые колье, перстень и сережки, ну а моя милая – изумруды.

Веселье началось чуть ли не с самого утра. Загудело все село. За три свадебных дня из хозяйства пана сотника были изъяты и съедены две дюжины свиней и десяток молодых упитанных бычков, были вытащены из подвалов и выпиты вся горилка, вино и пиво. Даже мне, подначиваемому шутками бывалых казаков, довелось влить в себя добрую кварту, правда, обратно выскочило целое ведро.

На третий день гуляющая молодежь, злая на упившихся музыкантов-бездельников, одному из них на голову надела бубен, а второму в зад засунула дудку. Ну и между собой подрались, конечно, разве свадьбы без этого бывают?

– Ой! Больно ка-а-ак, словно тупым ножом порезалась…

– Все-все, моя милая, – скомкал низ простыни, сам вытерся и устроил ее Любке между ног, затем стер ей ладонью испарину на лбу и стал целовать глаза, губы и грудь. – Больше никогда тебе не сделаю больно.

– А боль уже проходит, – прерывисто прошептала она через некоторое время. – А тот томный клубок внизу живота остался. Мне стыдно признаться, Мишка, но в душе опять чего-то такое делается, даже дышать трудно.

– Все! – Сам был на взводе, с нерастраченной энергией, поэтому резко вскочил с постели. – Нам нужно два дня от этой забавы воздержаться.

– Почему два дня?

– Сама же говоришь, что словно ножом порезалась. Там рана, моя хорошая, и она должна зажить. Хочу, чтобы ты осталась крепкой и здоровой на всю жизнь. А это дело мы с тобой еще наверстаем знаешь сколько раз?

– Сколько?

– Пять тысяч раз!

– У-у, как много!

– Ну три с половиной, но не меньше. А теперь давай-ка успокоимся, – взял с подставки коротконогий столик с запеченным гусем, караваем теплого хлеба и графином красного вина и водрузил на кровать. Затем подложил Любке под спину огромную пуховую подушку, сам сел напротив, сложив ноги по-турецки, и разлил вино в бокалы.

– Милый, родной! Это такое большое счастье, быть рядом с тем, кого любишь. Я тебя люблю!

Люблю! – раздался певучий звон горного хрусталя.

Обвенчали нас вчера в церкви Каширского монастыря. Его настоятель, отец Афанасий, службу правил при огромном скоплении народа и в храме, и на площади. А перед этим, как только прибыл свадебный поезд, мы с ним долго общались. Это фактический и настоящий друг нашей семьи, двоюродный брат отца и мой дядька, поэтому рассказал ему почти все, за исключением сведений о наложенном на душу и мозги сознании потомка, прожившего жизнь и погибшего в далеком будущем, двадцать первом веке от Рождества Христова. Но о получении во сне некоторых знаний, способствующих развитию науки и техники, особенно средств, позволяющих более быстрые и качественные возможности лишения жизни себе подобных, рассказал.

Для меня, Михаила, это минутное беспамятство, прерванное обеспокоенным Луисом, и было как сон, поэтому не обманул я отца Афанасия.

Выслушав мои планы, дядька назвал их богоугодными и обещал оказывать всяческую помощь. По крайней мере монахи и священнослужители, которые понесут дикарям истинное Слово Божье, будут ожидать меня в Константинополе. Да и выразил надежду, что в отношении канонического перевода Священных Писаний на понятный для прихожан язык Его Божественное Всесвятейшество Вселенский Патриарх возражать не будет. То, что мой феномен его заинтересовал и он мне безоговорочно поверил, мне стало ясно на следующий день после венчания, ибо отец Афанасий в сопровождении дюжины боевых монасей отправился в дальний путь.

Говорили мы с ним и о мачехе. По его мнению, отца она очень любила и вообще была очень порядочным человеком. Танька тоже высказывалась о ней в положительном ключе, считала чуть ли не подругой.

Пани Анну мы никогда не называли мамой. Первое время отец пытался как-то повлиять, чтобы мы обращались к ней именно так, но мы уперлись. Потом, видно переговорив с молодой супругой, оставил все как есть и отстал. Она никогда не заискивала перед нами, но относилась и вправду по-доброму. Впрочем, лично я этого совершенно не ценил, общался с ней редко, а если общался, то коротко и прохладно.

И вот позавчера к вечеру, когда наконец добрались до Кашир и вошли в город, где на центральной улице собралась огромная толпа встречающих, душу переполнила радость ожидания длиной в восемьсот четыре дня. А когда за аркой ворот увидел возвышающийся посреди утопающего в садах поместья наш родовой дом, сердце сжалось в тисках, к горлу подкатил клубок, из глаз потекли слезы. Я их не стеснялся, это были слезы радости и горести; радости от встреч и горести потерь. А также сожаления, что ни в этом мире у Михайлы нет могилы отца родного, ни в той жизни у Женьки такой могилы погибшего отца тоже не существовало.

Вдруг люди широко расступились, и вперед выступила высокая женщина в черном закрытом платье европейского покроя и шляпе с ниспадающей на лицо вуалью. Рядом стоял мальчик лет пяти, который смотрел на меня широко открытыми восторженными глазами. Одет он был в красные шаровары и черные сапожки, а также в шелковую белую рубашечку с жабо и синий жупанчик. И барашковая кучомка на голове. На поясе висел старый черкесский кинжал, попавший в семью еще от прапрадеда. На этом маленьком казачонке он выглядел как настоящий меч.

122