Рождение державы - Страница 140

140

– Жив!!! – На душе потеплело. Действительно, великолепный и преданный воин, который за последние два года смог поднять свое образование, умения и социальный статус на небывалую высоту. Потерять его было бы для меня очень тяжело.

– Садись на этого гнедого зверя, – показал на освободившегося от старого саблиста жеребца.

– Сейчас. – Шаря глазами по сторонам, он защелкнул барабан и принялся за снаряжение второго револьвера, высыпав в руку пустые гильзы и спрятав их в карман. Глядя на такое дело, я тоже быстро перезарядил свой.

Взлетев в седло, товарищ огрел чужого гнедого рукоятью между ушей, чтобы сразу же расставить акценты, кто здесь хозяин, и рванул в гущу боя. Ввалившись за ним следом, больше не успел ни выстрелить, ни поднять шпагу. Передо мной опять разверзлось открытое пространство. В гору, к развевающемуся знамени князя Вишневецкого, улепетывало около полутора сотен уцелевших шляхтичей.

Придержал ход Чайки, грудь которой ходила ходуном, и перешел на шаг.

– Спокойно, красавица, – погладил ей шею, – мы победили.

Напряжение стало отпускать меня, а на душу опустилась пустота. Устало обвел глазами поле сражения.

На земле лежали искалеченные люди и лошади, ранее пожелтевшая трава стала бурой, потные лица моих бойцов были в ссадинах и ранах, крови и грязи. Обратил внимание на то, что из моей левой руки тоже капает кровь, оказалось, что наручи разрублены. Быстро расстегнул ремни, стащил их с руки и завернул рукав хубона. Рана оказалась неглубокой, до кости не достала, но кровила сильно. Вытащил полосу льняного полотна и плотно перевязал. В это время ко мне подъехали Антон и Петро Орлик.

– Из пятидесяти семи воинов лыцарского корпуса, которые шли в атаку, трое погибли, – сказал Антон. – Это Спатару, Никишин и Вовк. Раненых тридцать четыре. – Взглянув на мою руку, поправился: – Тридцать пять. Тяжелых – девять, вылечит их доктор Ильяс или нет, не знаю. Вместе с легкоранеными в седле сейчас способны держаться тридцать девять человек.

– А у тебя, Петро? – спросил у сотника, сидящего в седле с перевязанной поверх шароваров ногой.

– Двадцать восемь казаков погибло, сильно поранено семнадцать, а остальные так, заживет как на собаке.

Я промолчал. Понимал, что по сравнению с тем, что мы своим оружием здесь натворили, наши потери – это пыль. Но с другой стороны, на душе было паскудно. Из-за столкновений по вине этого гадского Собакевича, а также жадности двух князей, Конецпольского и Вишневецкого, погибло сорок два воина. В том числе тот самый Никишин, который вместе с Антоном выдавил меня в тыл наступающего клина, а сам занял мое место. По сути, все они еще мальчишки, вся жизнь впереди. А то, что мы на каждого своего погибшего навалили неприятеля в десять раз больше, мне было наплевать. Мы этого не хотели, этого хотели они.

И главнейшую задачу воинов выполнили – защитили от посягательств мирных крестьян и свое добро.

– Все! Собрались! Расслабляться рано, – скорее сказал это сам для себя, чем для других. – Петро, твои задачи: первая – раненые, вторая – собрать с нашего огневого рубежа одну тысячу тридцать шесть гильз и сдать нашему обозному старшине. Ползать до тех пор, пока не найдете последнюю штуку. И выводи в поле крестьян, пусть помогут нашему противнику разоблачиться. Контролируй, чтобы их никто не обидел.

– О! Это мы завсегда! – с улыбкой потер тот руками. Конечно, сбор хабара для него – это самое важное дело любой войны. Петро-Петро, не знаешь ты алчности и скопидомства моего старшины, который уже выгнал на средину поля пустые возы и с высоты седла своей кобылы поглядывает на твоих казачков как американский наблюдатель: собирайте, собирайте.

– Антон! Проверь оружие и строй лыцарский корпус. Что-то противник с капитуляцией к нам не спешит, да мы не гордые, сами сходим. И долг изымем.

Построились в колонну по трое и двинулись вперед. На горку лошади взбирались тяжело, впрочем, тем, кто только что драпал, было не легче. Наверху, у пустынного большого военного лагеря, сейчас безучастно стояла и сидела на земле рядом со своими лошадьми совсем небольшая кучка воинов. Нет, настоящие воины остались в поле, а это была деморализованная толпа.

У знамени коронного хорунжего стояла старшина. Лицо ротмистра Завойского, который участвовал в подписании договора, было растерянно, зло сверкал глазами хорунжий Сикорский, а барон Штауфенберг бросал на нас угрюмые взгляды. И не мудрено, человек приехал «за ловлей счастья и чинов», а здесь – такое попадалово!

Князь Андрей был закован в сверкающую золотыми зерцалами броню и сидел верхом на белом боевом коне как каменное изваяние. Осунувшееся, потемневшее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, только стальные глаза заблестели из-под козырька шлема, выдав на миг недоумение из-за происшедшего.

Как же так?! Еще полчаса назад он отправил лучшее коронное войско взять у глупого Мишки его меч да четыреста семьдесят восемь тысяч живым серебром и платежными обязательствами, да еще столько же трофеями, если учитывать выкупы за казаков, лошадей и сто шестьдесят комплектов полной брони! Да больше тысячи холопов!

В двух десятках метров от знамени я остановил свою процессию и сам направился к князю. Подъехал на Чайке к правому стремени его коня и учтиво поклонился.

– Monsieur prince, – посчитал необходимым обратиться официально на нейтральном, французском языке, – условия пари нами выполнены в полном объеме, в строгом соответствии с заключенным и заверенным сторонами договором. Прошу ваш меч.

140