– Таким образом, – подвел итог Луис, – от реквизированного имущества в казну империи уйдет третья часть, треть поступит в казну графства, ну и вам треть, тетушка.
– А на возах что? – Изабель повернулась лицом к Педро.
– Различные ткани. Знающие солдаты говорят, что оптом можно сдать прямо здесь, дадут не менее пятисот пиастров. На лошадей и оружие тоже покупатель есть, город готов выкупить все два десятка скакунов вместе со сбруей по пятнадцать пиастров, а аркебузы – по двадцать. Пистоли им не предлагал, они нам самим пригодятся. Поэтому, если вы не против, сеньора, скажу им, пусть выписывают вексель, там ровно на шесть сотен серебром получается.
– Не против.
– Моего мерина тоже добавь туда, только седло и сбрую с кобылы им отдай, а мою не трогай, привык уже к ней. – Педро выслушал меня и согласно кивнул головой.
После обеда затащил его к себе и одарил хубоном, поясом и ботфортами, а шпагу и дагу попросил продать. Чувствовалось, что мой подарок был ему приятен.
– Не по статусу мне такие вещи, дон Микаэль.
– Все равно, они твои, и распоряжайся, как считаешь нужным, – сказал, выпроваживая его за дверь.
До вечера под чутким руководством Педро избавились от всех ненужных трофеев, даже успели оттащить в городской банк девяносто с лишним килограмм серебряных монет и обменять на вексель общей суммой в три тысячи шестьсот семь пиастров.
Шестьсот пиастров от городского совета Изабель разбила на три векселя. Один, на триста пятьдесят, вручила мне; второй, на двести, – Луису; третий, на пятьдесят, – Педро. Распределением наградных денег были довольны все – и Луис, и Педро, и войска. Впрочем, я тоже. Триста пятьдесят да пятьдесят, вырученные за свою лошадь и бандитские клинки, это очень неплохие деньги, это по меркам метрополии семилетний заработок крепкой крестьянской семьи.
Кроме чудом сохраненных жизней людей и очень хороших трофеев, вдова главы дома де Гарсиа получила еще один неплохой бонус: отправленное на имя канцлера благодарственное представление алькальда, где было и упоминание обо мне.
Кинотеатров, зомбоящиков и многих других развлечений в этом мире нет, поэтому существовала почти стопроцентная вероятность того, что дона Изабелла получит официальное приглашение во дворец, его величество и двор любили послушать рассказы о различных приключениях. Еще в таких случаях обычно позволяли решить какой-нибудь ничего не стоящий вопрос.
В той жизни в Толедо побывать не довелось. Сейчас же пришлось задержаться, и по причине выздоровления раненых, и потому, что Изабель получила массу приглашений посетить салоны и светские рауты. Вчера мы втроем были на приеме, организованном графом в крепости, здесь присутствовал высший свет провинции. Все жаждали услышать, как были уничтожены неуловимые грабители, а радость моя впервые за последние пять лет находилась в центре всеобщего внимания. Ее лицо от удовольствия прямо зарделось.
Больше всех распинался Луис, который попал в свою стихию. Его красноречие перекинуло и на меня, дворянина неведомой Московии, немалую толику внимания, особенно призывные взгляды и «ахи» дам. И если бы не строгий контроль радости моей, меня, слабого и раненого, давно бы попытались умыкнуть. Однако среди здешних красоток, на мой субъективный взгляд, интересней и привлекательней Изабель никого не было, поэтому даже на весь этот кагал не разменял бы ее ни в жизнь.
Сегодняшним утром с удовольствием сходил на литургию в кафедральный собор Святой Марии, изображения которого видел на рекламных проспектах еще в той жизни. Он, кстати, считается серьезным религиозным центром всей империи.
На всякие прочие культпоходы решил забить, извинился и попросил Луиса ангажировать Изабель, сам же занялся осмотром главных достопримечательностей совсем другого характера.
Попасть в Толедо и сделать ряд заказов для личных нужд хотел в любом случае, ибо здесь, во-первых, варили лучшую оружейную сталь не только современности, но и следующих столетий. И, во-вторых, в настоящее время здесь находились лучшие европейские специалисты – кузнецы, механики, алхимики, астрономы. И если астрономы сейчас меня интересовали мало, то здешние мастерские очень даже привлекали.
Город стоит на реке Тахо, которая глубокой петлей огибает его крепостные стены. На участке, не прикрытом рекой, за стеной с сотней башен дымят и пахнут десятки литейных и кузнечных производств, вот туда и направил свои стопы.
Хозяева мастерских с большим удивлением смотрели на глупого молодого идальго, который желал попасть в пыльное и чадное помещение, чтобы посмотреть на черных от сажи работяг и послушать звон железа. Да еще платил за это серебряный пиастр.
В помещении четвертой мастерской, которую зашел посмотреть, ковали мелкие детали для ударно-кремневых замков, пистолей и аркебуз. Но заинтересовали меня не изделия, а один из кузнецов. Раздетый до пояса, крепкий, жилистый мужчина лет тридцати пяти – сорока небольшим молотком проковывал какую-то деталь. Его черные усы свисали ниже бритого подбородка, в правом ухе торчала серебряная серьга, которая говорила о том, что он последний в роду мужчина, а из-под сбитой на сторону косынки вылезал настоящий длинный чуб. Не было никаких сомнений, что передо мной самый натуральный запорожский казак.
Дождавшись, когда он бросит прокованную деталь в корыто с водой, вышел вперед, чтобы обратить на себя внимание. Видно, далеко не каждый день местные работяги могли лицезреть дворянина, кланяющегося простому кузнецу, многие, искоса наблюдавшие за мной, даже работу бросили.