Так прошло четыре дня, по моим подсчетам, выходило, что половые отношения пора прекращать. Что поделаешь, во времена отсутствия медицинских контрацептивов нужно пользоваться контрацепцией биологической.
Наше пребывание здесь подошло к концу, наступил день прощания. На душе стало грустно, возможно, что ни этот дом, ни своих близких я больше никогда не увижу.
С вечера за городом на лугу собралось до тысячи человек. Одних повозок с крестьянами было сто пятьдесят, а казаки и казачки ехали верхом. И хоть предупреждал их, что всех лошадей татарских пород придется продавать, все равно не послушались. Невместно им. Даже казачка может себе позволить ехать на возке, только если хвора или непраздна.
Вот и мои девочки вышли из дома, одетые в поход как положено: в турецких шароварах и сапожках, сверху на подлатнике – длинная кольчужка, а на голове – мисюрка с бармицей. А за спиной крепился круглый щит. Ремень, который удерживал его, шел по диагонали через плечо и очень симпатично очерчивал девичью грудь. Гнедые кобылки, которых подвел им мой конюх Фомка, были благородных арабских кровей. К седлам прикрепили пузатые переметные сумки и кобуры с торчащими рукоятями пистолей. В том, что они умели с ними обращаться, даже не сомневался.
Фомке, кстати, никто не говорил, что он должен отправиться вместе со мной, но он посчитал это само собой разумеющимся и сейчас управлял одной из повозок с Любкиным приданым. Мне эти перины, подушки, посуда да котлы разные в дороге совсем не нужны, но если брошу, нанесу Чернышевским кровную обиду. А они на шляху караулить меня точно будут.
На этой же повозке сидели две наши горничные – Глашка и Марфуша. Их, как и Фомку, тоже никто не звал, но они с узлами залезли на Любкины перины и сидели сверху, словно так и надо. Услышал, как Любка шипела, кивая на них Татьяне, и собиралась прогнать. Услышал и то, что ответила Татьяна, которая, видать, когда-то сама разболтала о моих первых юношеских веселых пристрастиях:
– Наоборот, пусть будут! Очень хорошие и работящие горничные. А мужчины, они такие, когда жену нельзя трогать, то все равно найдут кого-то. А это наши девки, ему уже привычные. Пусть будут.
Любка удивленно посмотрела на Татьяну, потом перевела взгляд на меня (сделал вид, что ничего не слышу, не вижу и не знаю), потом на горничных. Подумала, махнула рукой и пошла к своей кобылке.
Рядом со мной стояли Юра и пани Анна, в глазах у них блестели слезы.
– Михасик, а может быть, с Андреем можно поступить как-нибудь иначе?
– Нельзя, мамо, сами знаете. И не только потому, что нас перестанет уважать весь мир, мы сами себя уважать перестанем.
– И что вы ему ответили?
– Что все мы скорбим о безвременной кончине брата нашего, а его отца Якима Каширского. Дал понять, что участие в этом деле пана Собакевича для меня совершеннейшая неожиданность. Что не могу своему вассалу приказать выдать головой близкого родственника. Предложил обратиться с жалобой в гродский суд либо самому встретиться с предполагаемым обидчиком и разрешить вопрос к обоюдному удовлетворению.
– И теперь он двигается к замку вашего вассала?
– Конечно. Какой же князь в здравом уме будет жаловаться в суд на обыкновенного шляхтича? Имею большую надежду, что он зацепится за замок.
– Надеетесь, что мальчишка станет его штурмовать?
– Очень надеюсь, людей специально проинструктировал. А пан Михаил молодой, горячий, уйти не должен. Вот тогда мы будем иметь полное право защищать свое имущество.
– А сил у вас хватит?
– Безусловно. В усиление гарнизона даже свою гусарскую сотню отправил.
В замке городка Смела, семейной ставке князя Станислава Конецпольского, в просторном кабинете за круглым венецианским столиком с графином белого вина в широких резных креслах сидели двое крепких, но уже седеющих мужчин. Одеты были в чулки, короткие штаны и расшитые золотом французские камзолы. И в итальянские башмаки с золотыми пряжками. По плавным, но экономным движениям их рук с характерными мозолями на ладонях становилось ясно, что друг с другом беседуют настоящие воины, не чурающиеся того, чтобы подержать в руках меч. А судя по властным взглядам, это были вершители судеб множества людей.
Напротив хозяина кабинета сидел его гость, коронный хорунжий, князь Анджей Вишневецкий, который прибыл в Смелу в порядке инспекции владений Киевского воеводства. Данное мероприятие проводилось в плановом порядке ежегодно. Вот и на сей раз воевода князь Казимир Потоцкий отправил в обход бронный гусарский полк, командиром которого и был князь Анджей.
В настоящее время они обсуждали появление на землях повета казачьего отряда в две сотни воинов, в составе которого шла панцирная хоругвь из шести десятков рыцарей. Отряд возглавлял молодой князь Михайло Каширский.
В том, что они здесь ходят по причине решения семейных вопросов (или подраться), ничего необычного не было, и присутствующих в кабинете этот момент беспокоил меньше всего. После Андрусовского договора тысяча шестьсот шестьдесят седьмого года Запорожская Сечь перешла под совместное русско-польское управление, поэтому шляхтичи часто наведывались в гости к казакам, а те – в Речь Посполитую. Необычным был обоз в две сотни возов и почти тысяча крепких, молодых хлопов с приблизительно равным числом баб и мужиков. А также больше сотни верховых казачек, сопровождающих своих мужей.
Буквально пару дней назад в их краях прошел слух, что молодой Каширский присягнул на верность французской короне, получил в дар островок за морем, теперь собрал людей и будет его осваивать.